Скачать книгу |
|
В 1955 году я был отозван на работу в посольство. На первых порах мне пришлось – около полугода – вести протокольную работу. Теоретически я знал ее неплохо, практическое же ее освоение в начале дипломатической службы было нелегким, но весьма полезным, в чем я убедился много позднее, особенно когда приходилось сталкиваться с различными протокольными коллизиями. На мой взгляд, если бы это было возможно, через протокольную службу или стажировку следовало бы проходить всем сотрудникам МИД и загранучреждений, ибо без знания протокольных правил и умения их строго соблюдать хорошим профессиональным дипломатом не станешь. Особенно ценным для меня было приобретение навыков общения с протокольными службами китайских учреждений и представителями иностранных посольств.
При всем при том специализироваться на этом виде дипломатической деятельности я не стал: это был явно не мой профиль, работа протоколиста была мне не по душе, хотя руководство посольства положительно оценивало мой труд на этом поприще. Когда я стал просить посла освободить меня от этих обязанностей, он вначале удивился: для начинающего сотрудника руководить протокольной службой такого большого посольства было, выражаясь современным языком, весьма престижно (тогда это называлось «оказанием доверия»). Однако, поскольку я проявлял настойчивость, посол, в конце концов, удовлетворил мою просьбу.
На замену мне был назначен другой бывший стажер А.Ф. Борунков. Выбор оказался исключительно удачным. Можно сказать, что Борунков был прирожденным протоколистом. Он посвятил этой работе многие и многие годы и стал известным специалистом нашего министерства по вопросам протокола. Борунков не только блестяще освоил избранную специализацию на практике, но и опубликовал ряд работ, которые с интересом и пользой для себя читают дипломатические работники и на которых учатся молодые поколения протоколистов.
Ну а я для дальнейшего прохождения службы в посольстве был направлен в группу по изучению внешней политики КНР. Хотя поначалу для меня все было ново, я сразу почувствовал себя в своей тарелке. В мои обязанности входило, в частности, изучение таких важных направлений китайской политики, как отношения с Японией и Индией. Большую помощь мне оказали руководитель группы советник К.А. Крутиков и другие старшие сотрудники, в том числе бывший тогда 1-м секретарем посольства Ф.В. Мочульский.
В целом дипломатический состав и в те годы, и позднее производил хорошее впечатление. В большинстве своем он состоял из подлинных энтузиастов, трудившихся самоотверженно, не жалевших ни сил, ни времени. Кстати, в 50-е годы в Советском Союзе были отменены ночные бдения сотрудников государственных учреждений. Посольство, однако, с этим не считалось: работали столько, сколько требовалось. Заметно рос уровень профессиональной подготовки дипломатов. Постепенно стало правилом, что, за редким исключением, дипломаты в ранге от атташе до советника владели китайским языком, хорошо знали страну. Со временем это стало относиться и к послам (И.С. Щербаков, И.А. Рогачев), не говоря уже о советниках-посланниках.
С удовлетворением замечу: многие из тех, кого наше поколение привыкло считать «молодыми» за прошедшие годы выросли в маститых дипломатов-китаистов. В отличие от нас, они ехали в Китай – и я считаю это их преимуществом – без радужных иллюзий, заведомо зная, что за добрососедство с этой страной предстоит вести длительную и тяжелую борьбу.
Конечно, жизнь, атмосферу в посольстве нельзя представлять безмятежной, за годы бывало всякое. Редко, но случалось, что к нам попадали люди плохо подготовленные, а порой просто случайные. Но, как говорится, не они делали погоду. Коллектив оставался сплоченным, в нем укоренились традиции товарищества, взаимной требовательности и поддержки. В формирование этих традиций внесли, в частности, свой вклад дипломаты, пришедшие на руководящие посты в посольство с крупномасштабной партийной и комсомольской работы, – послы С.В. Червоненко и B.C. Толстиков, советники-посланники А.И. Елизаветин и Ю.И. Раздухов.
Как это ни парадоксально, более строгому и удачному подбору людей способствовали и некоторые негативные обстоятельства. Материальное обеспечение, да и вообще условия жизни сотрудников советских учреждений в социалистических государствах были хуже, чем, например, в странах с твердой валютой. Поэтому в Китай не стремились так называемые «позвонковые» (т.е. лица, пользовавшиеся протекцией влиятельных вельмож и направляемые на работу в ту или иную страну по телефонному звонку последних). Ухудшение отношений с Китаем, трудная и подчас связанная с немалым риском работа в период «культурной революции» тем более отбивали охоту у такого рода публики ехать в Китай.
Затронув тему жизни посольства, не могу не сказать несколько слов в адрес общественных организаций, действовавших как внутри самого посольства, так и в рамках всех советских учреждений в Китае. Они старались поддерживать на должном уровне моральное состояние сотрудников и членов их семей, содействовали укреплению трудовой дисциплины, организовывали досуг, участвовали в решении социально-бытовых вопросов, вовремя поправляли молодых сотрудников, которые из-за отсутствия жизненного опыта начинали неправильно вести себя в семье и коллективе, злоупотреблять алкоголем и т.д. У членов коллектива была возможность обратиться к ним за помощью, если кого-либо незаслуженно, но их мнению, обижали. Это позволяло своевременно снимать возникавшие вопросы, предотвращать несправедливость.
В те годы стержневую роль среди этих организаций играли партийный комитет и партийные бюро. Теперь их нет. Однако, как мне представляется, в любом случае должен действовать какой-то механизм, выполняющий вышеназванные функции. Как я понимаю, в нынешних условиях с учетом ст. 14 Положения о Посольстве Российской Федерации таким механизмом должны стать профсоюзы.4 Но для этого им необходимо предоставлять соответствующие полномочия и постоянно их укреплять опытными, знающими свое дело людьми.
Добрые отношения товарищей по работе позволили мне довольно быстро «встать на ноги». Я познал специфику аналитической работы и научился писать соответствующие моему профилю справочные и информационные материалы, разделы в политписьма, годовой отчет посольства и т.д.
У меня установились хорошие деловые отношения с сотрудниками МВД КНР, которые помогали лучше понимать деятельность Китая на международной арене, что, естественно, находило свое отражение в материалах, направляемых в Дальневосточный отдел МИД СССР.
Со временем на меня стала возлагаться и обязанность сопровождать посла П.Ф. Юдина, не владевшего иностранными языками, на протокольных мероприятиях. (Заранее планируемые обстоятельные беседы с высшими китайскими лидерами тогда обычно переводил Р.Ш. Кудашев, позднее – Ю.М. Галенович, Д.А. Байдильдин и другие сотрудники, пользовавшиеся репутацией профессиональных переводчиков.) Кроме перевода необходимо было составлять записи бесед, если этого требовало их содержание, иногда загодя готовить справки по официальным советским внешнеполитическим документам и т.п. На это уходило много сил и времени, особенно если в один день было несколько встреч. Зато частое общение с послом и его китайскими и другими собеседниками расширяло кругозор, позволяло набираться опыта, видеть больше и мыслить более крупными категориями.
В Китай я приехал, когда послом там был В.В. Кузнецов. Однако мне, как и другим стажерам, соприкасаться с ним по работе тогда не приходилось.
Первым послом в Китае, с которым мне довелось сотрудничать, был Павел Федорович Юдин – фигура по-своему незаурядная и неоднозначная. Он не был профессиональным дипломатом. Академик, философ, член ЦК КПСС Юдин при жизни И.В. Сталина исполнял роль, как бы сейчас сказали, его внештатного консультанта по вопросам идеологии. Когда у Сталина возникали вопросы философского плана, он лично звонил Юдину домой, чтобы посоветоваться, получить нужное ему разъяснение и т.п. Как рассказывал мне сам посол, одно время под него пытался копать Берия, которому были не по душе близкие отношения философа с вождем. Почуяв неладное, Юдин решил пойти ва-банк и обратился к Сталину, после чего «компетентные органы» официально информировали его, что не имеют к нему никаких претензий.
Показателем роли, которую играл Юдин в партии в те годы, может служить тот факт, что на XIX съезде КПСС он был не только избран членом ЦК, но и вошел в состав узкой группы лиц во главе со Сталиным, которой было поручено переработать Программу КПСС для представления ее обновленного проекта очередному съезду партии.
После образования КНР П.Ф. Юдин был направлен И.В. Сталиным в Китай в качестве советника (точного титула я не знаю) по идеологическим вопросам. Надо сказать, что, охотно делясь воспоминаниями о пройденном жизненном пути, Юдин, как правило, очень скупо рассказывал об этом периоде своей деятельности. Насколько я понял, ему была поручена весьма деликатная миссия: при редактировании издаваемых трудов Мао как-то состыковать взгляды первых лиц КПСС и КПК по ряду принципиальных вопросов, в том числе о роли города и деревни в китайской революции. На стороне Сталина были известный постулат марксистско-ленинской теории о пролетариате как гегемоне революции и авторитет Коминтерна. На стороне Мао – глубокое знание китайской действительности и сам факт победы китайской революции. За всем этим скрывалась «большая политика»: Мао Цзэдуну очень хотелось, чтобы Сталин признал его не только лидером крупнейшей компартии мира, но и теоретиком, развивающим марксистско-ленинское учение на базе опыта китайской революции.
Однако, сколько ни старался академик преодолеть имевшиеся разногласия, ему это не удалось, да и вряд ли такое вообще было возможно: идеологические расхождения и политические ставки были тут слишком велики. Позитивным итогом первого пребывания Юдина в Китае можно считать установление у него не только деловых, но и хороших личных отношений с Мао Цзэдуном и другими лидерами нового Китая. Они даже вместе отдыхали на известном китайском курорте Бэй-дайхэ. Мао бывал гостем в доме Юдина. Все это предопределило назначение в 1953 году академика официальным послом в Пекин.
В мемуарной литературе можно встретить весьма критические оценки деятельности Юдина на посту советского посла в Китае. Так, бывший политработник Советской армии, а позднее корреспондент «Известий» в Пекине И.Г. Лобода изображает его человеком, для которого характерны «безумие доверчивости к китайским руководителям», неспособность отступиться от марксистской ортодоксальности и «неумение видеть всей глубины ханьского национализма»5 М.С. Капица, долгое время работавший в Дальневосточном отделе МИД СССР, характеризует Юдина как «хорошего рассказчика анекдотов, но слабого дипломата».6
Особо следует упомянуть резкие, хотя и слабо аргументированные высказывания о П.Ф. Юдине в мемуарах Н.С. Хрущева, который уверяет, что он мог бы документально доказать, что «начало нашего конфликта с Мао было заложено самим Юдиным». Острота такого суждения, как видно из текста воспоминаний, объясняется тем, что до руководителя КПСС и Советского правительства дошли сведения о том, что посол возлагал на него ответственность за возникновение советско-китайского конфликта.7 Н.С. Хрущев, однако, не раскрывает, в чем конкретно, по его мнению, состояли ошибки Юдина, ограничиваясь ссылкой на одну (причем неизвестно, когда направленную) шифровку посла в Центр.
Не буду полемизировать ни с одним из этих авторов, тем более что в высказываниях каждого из них есть доля истины. Изложу свое понимание этого вопроса. В силу скромного служебного положения, которое я тогда занимал, мне доводилось знакомиться лишь с ограниченным кругом документов, и я не видел, в частности, той шифровки, на которую ссылался Н.С. Хрущев. Но мне приходилось немало беседовать с послом о советско-китайских отношениях и на более широкие темы, и у меня сложилось несколько иное представление о его взглядах и роли в ссоре наших партий и стран.
Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что П.Ф. Юдин был человеком своего времени, то-бишь сталинской эпохи. Более того, в известном смысле его можно отнести к числу идейных столпов сталинского тоталитаризма. Было бы наивным ожидать, что, едва прослушав доклад Н.С. Хрущева о культе личности прежнего вождя, он в тот же день отречется от своих прежних взглядов, от своей ортодоксальности и станет искренним проводником и защитником идей, выдвинутых на XX съезде КПСС. Конечно, хорошо зная судьбы инакомыслящих в партии, Юдин не становился в открытую оппозицию, а при случае даже «одобрял» решения съезда.
Стремление посла продемонстрировать, что в свете решений XX съезда он стал «демократом», принимало порой забавный характер. Так, вернувшись со съезда и войдя в здание посольства, он первым делом подошел к дежурному коменданту (людей этой категории он раньше вообще не замечал) и стал торжественно пожимать ему руку. Все это до смешного напоминало популистский поступок графа СЮ. Витте в США, когда он по прибытии в Портсмут для подписания мирного договора с Японией подошел к паровозу и на глазах у огромной толпы газетчиков пожал руку машинисту в знак благодарности за то, что тот его хорошо довез.
Свое же истинное отношение к решениям съезда посол как-то высказал в очень узком кругу после принятия изрядной доли спиртного: «Все равно все вернется к прежнему и станет на свои места». Он был убежден в том, что социализм – единственный путь развития человечества, а этот общественный строй не может быть иным, чем тот, который существовал при Сталине и в идеологическом обеспечении которого непосредственное участие принимал он, академик П.Ф. Юдин.
Так что дело было не в дипломатических способностях Юдина, а в принципиальной оценке ситуации. Его и Н.С. Хрущева развели в разные стороны не Мао Цзэдун и не советско-китайские отношения сами по себе, а XX съезд. Поэтому правильную оценку деятельности посла можно дать, лишь разделив ее на два этапа – до XX съезда и после.
На первом этапе – с 1953 по 1956 год – интересы и цели всех участников событий с советской и китайской стороны в целом совпадали. В обстановке горячих и холодных войн СССР и КНР вынуждены были опираться друг на друга. К тому же взаимная поддержка для укрепления позиций в своих странах и партиях нужна была и лично Н.С. Хрущеву, и лично Мао Цзэдуну.
В 1954 году, когда праздновалась 5-я годовщина образования КНР, в Пекин приезжала представительная советская делегация во главе с Н.С. Хрущевым. В целом визит оказался успешным, в ходе его был решен целый ряд вопросов двусторонних отношений, обсуждены международные проблемы. Правда, из беседы с Мао глава советской делегации вынес впечатление, что «с Китаем у нас конфликт неизбежен». Такой вывод Н.С. Хрущев сделал из реплик Мао, из неискренней, «вежливой до приторности» обстановки приема советской делегации и т.д. «д самое главное, – пишет он, – я почувствовал и еще тогда сказал об этом товарищам, что Мао не сможет примириться с тем, чтобы существовала какая-нибудь другая компартия, а не китайская, которая, даже в какой-то степени, верховодила в мировом коммунистическом движении. Он не потерпит этого».8
По возвращении в Москву глава советской делегации изложил свои наблюдения на Президиуме ЦК КПСС и призвал сделать все необходимое, чтобы не допустить ухудшения отношений с Китаем, строить эти отношения так, чтобы не только не вызвать каких-либо подозрений, но и «вообще не вскармливать отрицательных, националистических бацилл, которые носит в своем организме Мао». С таким мнением согласились все присутствовавшие.9
В этой ситуации посол был на своем месте. Никаких вопросов к нему, в том числе о его дипломатических способностях, не возникало. Он как бы символизировал идейно-политическую общность двух партий, активно выступал за развитие всестороннего сотрудничества наших стран как в области двусторонних отношений, так и на международной арене. В Москву из посольства шла позитивная информация о внутренней жизни Китая и его внешней политике. В посольстве решительно пресекались проявления критического подхода к деятельности китайцев. На мой взгляд, П.Ф. Юдин в этом отношении переусердствовал, оставив нашу страну во многом неподготовленной к произошедшим позднее негативным переменам в советско-китайских отношениях. Тем не менее, такая линия посла, судя по всему, тогда устраивала Москву.
Однако положение стало меняться в начале второй половины 50-х годов. Корейская война была позади. Военная опасность поубавилась. Экономика СССР и Китая стала подниматься. Советский и китайский лидеры постепенно укрепляли свои позиции, избавляясь от опасных для них деятелей. Хрущев и Мао Цзэдун стали меньше зависеть друг от друга.
Выступление Н.С. Хрущева с критикой культа личности И.В. Сталина поставило П.Ф. Юдина в крайне тяжелое положение: бывший ближайший духовный соратник вождя, а в недалеком прошлом его личный посланец при Мао Цзэдуне, теперь был обязан – как посол и член ЦК КПСС – защищать «антисталинскую» линию XX съезда. Не исключено, что он поначалу еще рассчитывал на то, что ради сохранения добрых отношений с Китаем новый советский лидер пойдет на смягчение оценок Сталина. Но такого не произошло, и, судя по всему, именно это обстоятельство побудило академика считать Хрущева главным виновником конфликта с Китаем. Строго говоря, ему надо было уходить в отставку, но тогда у нас это не было принято.
В 1959 году Юдин был отозван. Спустя некоторое время я случайно встретил его около здания МИД. Едва поздоровавшись, он воскликнул: «Ну что? С Китаем дело швах!» Затем он стал говорить о том, что в сложившейся обстановке конфликт стал неизбежным. Было видно, что Юдин глубоко и искренне переживает ссору с Китаем. Точки над «i» он не ставил, но смысл его высказываний был ясен: после XX съезда КПСС ждать другого не приходилось. Впрочем, провал «большого скачка» и коммун, события, произошедшие в сфере советско-китайских отношений, делали рассуждения экс-посла не очень убедительными.
В дальнейшем в Москве мне довелось встретиться с ним еще несколько раз, а затем, к сожалению, участвовать в его похоронах. По возвращении из Пекина Юдин был избран членом Президиума Академии наук СССР. Его привлекали к работе над проектом новой Программы КПСС. Ему было поручено информировать о содержании этого документа китайского посла в Москве. По просьбе Юдина руководство МИД поручило мне сопровождать своего бывшего шефа при выполнении им этого задания. Излагая содержание проекта, П.Ф. Юдин делал особый упор на тех положениях, которые были созвучны тезисам китайской пропаганды, особенно в части, касающейся империализма. Насколько помню, китайский посол поблагодарил за информацию, но от каких-либо комментариев воздержался.
Возвращаясь к событиям середины 50-х годов, хочу заметить, что строгости, которые посол П.Ф. Юдин проявлял тогда по отношению к советским командированным гражданам и за которые на него обижались некоторые его критики, не были необоснованными. В Китай в качестве сотрудников советских учреждений, членов различных делегаций приезжали тысячи людей – от рядовых граждан до министров и членов Политбюро. Разумеется, никакие системы отбора не могли предотвратить от попадания в их число отдельных лиц с ограниченным кругозором и даже зараженных вирусом великодержавия.
Чтобы не быть голословным, приведу один случай, который мне особенно врезался в память, касающийся, кстати, весьма высокопоставленного советского партработника.
Произошло это на приеме у чехословацкой государственной делегации весной 1957 года. На него была приглашена и аналогичная наша делегация, находившаяся в эти дни в Китае, а также посол Юдин, которого я сопровождал.
Среди главных китайских гостей был премьер Чжоу Эньлай, который после официальных речей вышел из-за стола президиума и, как это он в те годы часто делал, пошел по залу лично приветствовать гостей. Встретив знакомого советника чехословацкого посольства, говорившего по-китайски, Чжоу Эньлай пригласил его присесть, и они начали беседовать. И тут заместитель главы советской делегации (насколько помню, это был член ЦК КПСС, первый секретарь одного из крайкомов партии) в приказном тоне говорит мне: «Иди и скажи премьеру, чтобы он не болтался по залу, а сел на свое место в президиуме». Когда же я в вежливой форме объяснил, почему нельзя этого делать, он вышел из себя и стал требовать, чтобы я выполнил его приказ, угрожая мне в противном случае всяческими карами. Естественно, я отказался. Разгоравшийся скандал привлек внимание посла, который, разобравшись в сути конфликта, угомонил зарвавшегося вельможу. Я был потрясен поведением этого партийного деятеля.
Инцидент производил тем более тягостное впечатление, что дело было вскоре после XX съезда КПСС и опубликования нашумевшей тогда Декларации правительства СССР от 30 октября 1956 г. о строительстве между социалистическими странами подлинно равноправных отношений.
По дороге домой посол одобрил мое поведение и заметил, что люди, подобные заместителю главы делегации, сами не понимают, какой вред они наносят партии и нашему государству, когда ведут себя подобным образом: своими выходками они могут оттолкнуть от нас даже наиболее благожелательно настроенных к нам людей.
Рассказывая об этом, я отнюдь не хочу бросить тень на всех советских людей, приезжавших в Китай в составе делегаций или на работу в советские и китайские учреждения. В большинстве своем, независимо от ранга, это были люди скромные, с должной ответственностью подходившие к своей миссии. В качестве примера хочу вспомнить добрым словом С.Ф. Антонова, который в конце 50-х годов, в период хрущевских перестроек, был назначен советником-посланником в наше посольство в Пекине, а ранее занимал пост министра мясной и молочной промышленности в правительстве СССР. С самого начала С.Ф. Антонов понял, что дипломатия требует не меньше знаний и опыта, чем любая другая профессия. Оказавшись не по своей воле в новой роли, он не обижался, а, наоборот, благодарил, если кто-либо из дипломатов, независимо от возраста и звания, что-то подсказывал, в чем-то его поправлял. «Ну, а что мне делать, – как-то сказал он мне в сердцах, – если меня бросили, как котенка в море учиться плавать?» И надо сказать, он довольно быстро стал приобретать качества профессионального дипломата.
Это было тем более важно, что в связи с ухудшением состояния здоровья П.Ф. Юдина С.Ф. Антонову все больше приходилось брать на себя его функции, причем как раз в тот период, когда стали нарастать признаки ухудшения советско-китайских отношений.
Не берусь судить, как возникавшие разногласия преломлялись в головах более старших и опытных профессиональных советских дипломатов. Для меня же знакомство с появившимися расхождениями началось с того, что время от времени приходилось сталкиваться с тем, что было трудно объяснимым и выглядело то ли досадным недоразумением, то ли неизбежными «отходами производства» при строительстве большого дома дружбы и добрососедства наших стран.
В мае 1957 года я сопровождал в поездке по Китаю делегацию российских речников во главе с министром речного флота РСФСР З.А. Шашковым. Наибольшее впечатление на всех произвел участок пути по Янцзы на пароходе из провинции Сычуань до г. Ухань, особенно первая половина этого путешествия – по местам, где полноводная река пробивается сквозь крутые горы. Красота пейзажа здесь сравнима, пожалуй, с такими известными местами, как живописная пойма р. Ли Цзян в провинции Гуйлинь или высокогорный район Цзинганшань на стыке провинций Цзянси и Хунань.
Делегации повсюду оказывали радушный прием. Однако в местных и ведомственных газетах, которые я просматривал по пути следования, упорно повторялось: «не надо копировать иностранный опыт». Сам по себе правильный тезис, тогда еще только начинавший входить в оборот в центральной прессе, имел недружелюбный нашей стране привкус. Я доложил об этом З.А. Шашкову. Делегация стала проявлять больше осторожности в высказываниях мнений и советов, не давая поводов для обвинений в «навязывании своего опыта» и «поучениях».
Тема «изучения иностранного опыта» заслуживает того, чтобы на ней остановиться несколько подробнее. Дело в том, что в то время официальная китайская пропаганда трактовала ее преимущественно как следование советскому пути социалистического строительства. Поэтому с самого начала новые призывы прозвучали как ориентировка не копировать советский опыт.
Строго говоря, в этом не было ничего недружественного по отношению к нашей стране. И мы были против слепого копирования опыта других стран. Более того, именно КПСС на своем XX съезде поставила вопрос о различных формах перехода разных стран к социализму. В отчетном докладе Н.С. Хрущева в качестве положительного явления указывалось на то, что «много своеобразия в деле социалистического развития вносит Китайская Народная Республика». Отмечалось, что КПК и компартии других стран народной демократии учитывают при этом своеобразие и особенности каждой страны. «Это, – говорилось в докладе, – и есть творческий марксизм в действии».11
Тем не менее, назойливость, с которой пропагандировался тезис о недопустимости «копирования опыта», настораживала. Не скажу, что тогда мы, сотрудники посольства, особенно принадлежавшие к молодому поколению, были провидцами и сквозь эту пропагандистскую кампанию рассмотрели признаки будущей беды для Китая и советско-китайских отношений. Тем не менее мы почувствовали, что ситуация явно ненормальная и что, как ни крути, камешки летят в наш огород. Об этом неоднократно заходила речь на ежедневных оперативных совещаниях, на которых сотрудники посольства поочередно делали обзоры китайской прессы.
Не меньшее внимание тогда привлекало в китайской печати другое обстоятельство. В начале того же 1957 года Мао Цзэдун провозгласил лозунг: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Он призвал «демократические партии», не стесняясь, высказывать свои мнения, в том числе с критикой КПК и ее политики. Деятели этих партий сначала осторожничали, но потом разошлись и стали подвергать уничтожающей критике всех и вся. Начав с внутриполитических вопросов, участники кампании вскоре перешли к нападкам на союзнические отношения с СССР. Это был первый залп враждебной нашей стране пропаганды в Китае после образования народной республики.
Не желая обострять отношения, советская сторона хранила молчание. Лишь осенью 1957 года, когда кампания уже закончилась и на смену ей пришла «борьба против правых», Н.С. Хрущев при личной встрече с Мао Цзэдуном выразил свое «непонимание» лозунга «ста цветов».
Смысл призывов к отказу от «копирования иностранного опыта» и кампании «пусть расцветают сто цветов» раскрылся годом позже. Тогда выяснилось, что и то и другое было идеологической подготовкой к пересмотру решений VIII съезда КПК 1956 года, проходившего под влиянием XX съезда КПСС и не устраивавшего Мао Цзэдуна. Его борьба со своими оппонентами внутри партии и желание самому задавать тон в международном коммунистическом движении оказались тесно связанными с проблемой советско-китайских отношений, которым такая увязка не могла не наносить ущерба. Стали появляться признаки ослабления влияния в китайском обществе идей дружбы с Советским Союзом, широко распространявшихся в первые годы существования КНР.
Вот только один пример. На Первом Международном конкурсе им. П.И. Чайковского второе место, после американца Вана Клиберна, занял китайский пианист Лю Шикунь. Но в Китае к нему отнеслись холодно. Только после триумфального выступления пианиста в гостинице «Гоц-зи» перед советскими специалистами (организованного не без участия нашего посольства) на Лю Шикуня стали обращать внимание, давать ему возможность выступать с концертами.
Но самой удивительной была реакция китайской печати. В одной из китайских центральных газет разъяснялось, что в Китае, конечно, довольны успехом Лю Шикуня, но в восторг от него не приходят. Почему? Да потому, что всемирный конкурс проходил не в Пекине или Шанхае, а вообще в другой стране, его участники состязались в игре не на китайском, а на иностранном инструменте...12
Конечно, читая этот поразительный опус, можно было делать скидку на принципиальное различие китайского и европейского искусства – музыки, театра, живописи. Признаюсь, мне самому потребовалось около десяти лет, чтобы привыкнуть к китайской музыке, повесить у себя дома китайские картины и получать от этого удовольствие. Так что у людей, воспитанных на китайской культуре, может быть подобное же восприятие европейского искусства.
Но чтобы договориться до такого! В упомянутой публикации слишком уж явно звучал голос не музыковеда, а националистического политика, испытывающего к тому же отнюдь не дружеские чувства к «старшему брату». Впрочем, этот случай затрагивает не только взаимоотношения наших стран, но и гораздо более широкую проблему культурного барьера между Востоком и Западом. Тема эта необъятна, и не будем ее сейчас развивать.
4 Статья 14 Положения о Посольстве Российской Федерации, утвержденная Президентом РФ 28 октября 1996 г., устанавливает, что в Посольстве не могут образовываться структуры политических партий, религиозных, общественных объединений, за исключением профессиональных союзов (Дипломатический вестник МИД РФ. 1996. №11. С. 7). На мой взгляд, эта статья оставляет, однако, неясным вопрос о допустимости создания, особенно в странах, где находятся сотни тысяч наших людей, женских советов, спортивных секций, клубов по интересам и тому подобных общественных организаций, не имеющих политического или идеологического характера.
5 Лобода И.Г. Москва-Пекин. Что дальше? М.: Инфра-М, 1995. С. 198.
6 Капица М.С. На разных параллелях. М.: Книга и бизнес, 1996. С. 61.
7 Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М.: Вагриус, 1997. С. 329-330.
8 Хрущев Н.С. Указ. соч. С. 330. Хрущев высказывает мысль, что если бы Сталин прожил дольше, то разрыв с Китаем произошел раньше. Эта мысль в достаточной степени не аргументируется, а история, как известно, сослагательных наклонений не принимает, особенно если при этом не приводятся убедительные доказательства.
9 Хрущев Н.С. Указ. соч. С. 354.
10 XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1956. С. 38-39.
11 Лю Шикуню тяжело пришлось в годы «культурной революции». Одно время ходили даже слухи, что ему перебили руки, чтобы он не смог больше играть. Как-то знакомый сотрудник МИД КНР в застольной беседе, по собственной инициативе затронув эту тему, заявил, что это неправда. Когда же я спросил его, что произошло с Лю Шикунем на самом деле, он почему-то ушел от ответа. Тем не менее мой собеседник, к счастью, в общем оказался прав. Учитывая известность Лю Шикуня, в первой половине 70-х годов китайцы организовали его концерт для дипкорпуса, чтобы показать, что он жив и продолжает играть. С той же поры пианист стал появляться на приемах в советском посольстве. Все это производило благоприятное впечатление.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |